В честь пятилетнего юбилея архипастырского служения владыки-ректора Высокопреосвященнейшего Серафима, митрополита Пензенского и Нижнеломовского, пресс-служба Пензенской духовной семинарии публикует речь Его Высокопреосвященства о начале своего воцерковления и приходе в Церковь, которая прозвучала в ходе беседы с участниками I Межрегионального слета православной молодежи «Православная Сура» 10 сентября 2017 года:

  «Я считаю, что 90-е годы для Русской Православной Церкви ‒ это годы уникальные. Уникальность их состоит в том, что Церковь переживала необычайное время. В истории РПЦ такого периода никогда не было, и думаю, что он вряд ли повторится.

  Приведу ряд примеров. На 1988 год, то есть на окончание 80-х годов, в Пензенской области насчитывалось 20 храмов. Причём в самом городе было два храма: Успенский собор и храм святителя Митрофана, епископа Воронежского. Это на почти 700 тысяч населения. Прекрасно понятно, как эти храмы трудились и насколько им было дозволено заниматься какой-либо работой в тот период. Однако за 90-е годы Пенза приобрела в общей сложности, со всеми домовыми и прочими храмами, почти 50 приходов. В городе их количество увеличилось с 2 до 48. По области не было ни одного монастыря ‒ сейчас только в самом городе их два. Если говорить об области, то вместо 20 храмов появилось 450, и еще 7 монастырей. Появилась духовная семинария. Появилась православная гимназия. И вот этот необычайный подъем, с одной стороны, был прекрасным, потому что происходил невзирая ни на тяжёлые годы, ни на то, что люди практически ничего не могли приобрести даже из продуктов питания. Я помню, что, когда уже в середине 90-х я обучался в семинарии, родители давали мне с собой миллион. Представляете? Но, к сожалению, на этот миллион прожить было невозможно, потому что на четыре месяца это фактически ничего, т.е. по 250 000 руб. на месяц ‒ это, наверно, как сейчас 2.500 руб.

  И вот, невзирая на то, что всё было ужасно в государстве в политическом, в экономическом и других планах, народ необычайно обратился к Богу. Он действительно жаждал этого обращения и ждал его. Вы не представляете, как много было крещений в то время. Крестились за день по 100 человек. Священнослужители не успевали менять одеяния. Даже я, рукоположенный в конце девяностых годов, еще немного застал, уже в качестве священника, обильный поток людей, который был неиссякаемым в то время. Конечно, к этому не была готова Церковь, поэтому наша миссия, в каком-то смысле, была провалена. В священнослужители рукополагались люди без образования, сами ещё только начинавшие воцерковляться. Они ничего не могли дать тем, кто приходил ‒ им самим нужно было еще давать. Архиереи, особенно в провинции и за Уралом, были вынуждены рукополагать людей, которые просто изъявляли на это желание и не имели какой-либо подготовки, поэтому и крестившиеся люди, к сожалению, по «доброй» советской традиции остались вне Церкви, т.е. они были крещены, но не более того.

  Моё личное воцерковление ‒ это тоже начало девяностых. Я родился здесь, в Пензенской области, в городе Каменка. Рядом с моей школой была церковь. Вернее, эта церковь появилась в девяностых годах, точнее в девяносто первом году. И, честно говоря, я даже и не знал, что это церковь, потому что до того момента это был дом культуры, в котором меня принимали сначала в октябрята, а позднее в пионеры. В нём проходили различные мероприятия, от официальных, таких как новогодняя елка и подобных ей, до кинопоказов. Сейчас вы уже даже не поймете, что это такое. В девяностые годы были видеозалы. Мы не имели кабельного телевидения, и по телевизору кроме двух каналов ничего не показывали: был первый канал и второй. Поэтому тогда заграничное кино и захватило наше поколение. Это очень специфичные фильмы, это фильмы, которые переводились одним гнусавым голосом, но толпы людей шли, чтобы посмотреть их, потому что эта жизнь была в новинку для советского человека. На телевидении появлялись такие сериалы, как «Рабыня Изаура»,«Просто Мария», что-то там ещё… Но люди привыкли на телеэкране видеть самое лучшее, добрые советские комедии, оперу, балет и тому подобное. Это не плохо, но народ очень от этого устал.

  Так и в той церкви, прямо в алтаре, был устроен подобный видеозал. Я его тоже неоднократно посещал, не зная, что это алтарь. И вот в начале девяностых стали ходить среди народа слухи (городок-то небольшой) о том, что открывается новая церковь. И когда я спросил родителей, они рассказали, что, действительно, в шестидесятых годах это был храм, а потом он был разрушен. Точнее были снесены колокола, купола, колокольня, здание было полностью обстроено галереей, и из него сделали дом культуры.

  С этого момента началось мое воцерковление. С одной стороны, этому способствовала семья. У меня была верующая бабушка, которая посещала храм, соблюдала посты, молилась дома, где всегда были иконы. Но я, в общем-то, к этому относился совершенно ровно. И здесь ‒ эта удивительная ситуация девяностых. Люди стали неожиданно близко к Церкви. В том числе и моя мама. Она, я помню, в то время из Ростова-на-Дону привезла Евангелие на русском языке и для всей семьи небольшие нагрудные медальоны с изображением небесных покровителей, а в то время я носил имя в честь Преподобного Сергия Радонежского. Это был первый опыт встречи с Богом.

  Само воцерковление началось с трудности ‒ трудности моего переходного возраста. На то время мне было где-то 11‒12 лет, это был период взросления, и он проходил, как это часто бывает, непросто, особенно в таком небольшом городе, как Каменка. Это и некий кризис в отношениях ребят во дворе и в школе, это и какие-то внутренние кризисы, среди которых и первая любовь и многое другое ‒ не всегда это всё удачно проходило. Все это для меня стало мощным толчком к тому, чтобы начать самому в себе молиться. Самому, своими словами. Потом с появлением церкви я стал её посещать время от времени.

  Стоит отметить, что я вообще считаю, что в Церковь нас призывает Господь. Мы, священнослужители, и все, кто нам помогает, являемся лишь неким важным звеном в этом. Но, как и в любом деле, в служении Богу должна быть необычайная любовь к этому делу.

  Когда я пришёл в храм, он напоминал обычный зал для мероприятий. Сделанный из дома культуры, с поставленными иконостасом, аналоями и подсвечниками, он сохранял антураж киноконцертного зала. Когда нам приводят пример князя Владимира, его послов, которые были в Софии Константинопольской, то говорят, что они были необычайно восторженны самим храмом и пением в нём. Да, наверное. Но я больше чем уверен, что это не самое главное. Самое главное, как тебя встретят в Церкви, как к тебе отнесутся и насколько ты сам открыт для внутреннего диалога Бога с тобой.

  Моё вхождение в Церковь было завораживающим. Я всегда мечтал заменить какую-нибудь бабушку у подсвечника, потому что мне это казалось служением, которое будет для меня очень высоким и нужным. Ну а когда священник, увидев, что я постоянно хожу в храм, исповедуюсь, причащаюсь, пригласил меня в алтарь, это для меня было исполнением всех чаяний и желаний. Я был в восторге. Понимаете, от священника на самом деле очень многое зависит. Как он относится к тебе, какое он принимает участие в твоём воцерковлении ‒ так этот процесс и пойдет дальше. В этом смысле мне повезло.

  Спустя месяц после того, как я стал прислуживать в алтаре, меня взяли в паломническую поездку в Троице-Сергиеву Лавру. Это была ранняя осень, но в Лавре было ужасно холодно. Было темно, невзирая на то, что был день и шел снег с дождем. Мы приехали очень рано: было окончание братского молебна. И когда я впервые увидел монахов, я в своем сердце решил, что вот то, что мне необходимо, и я по-другому просто не смогу. Это стало моим. Я не знал кто это, как это, но мне это было нужно. Там же услышал я великолепное, в отличие от нашего прихода, пение. В Троице-Сергиевой Лавре я ощутил свою Константинопольскую Софию, когда всё было благолепно, всё блистало, всё было на должном уровне ‒ всё богослужение. И вот это меня в конце концов утвердило в той мысли, что я должен стать священнослужителем, что я должен стать монахом и что это ‒ моя стезя!».

Фото: С. Власов, К. Новотарский